Сорок трудный год. Омский госпиталь. Коридоры сухие и маркие.
Шепчет старая нянечка: «Господи,
До чего же артисты маленькие! »
Коридоры широкие, длинные.
Мы почти растворяемся в них
С балалайками, с мандолинами
И с большими пачками книг.
Что в программе? В программе — чтение,
Пара песен военных, «правильных»…
Мы в палату тяжелораненных
Входим с трепетом и почтением.
Двое здесь. Майор артиллерии
С ампутированной ногой,
В сумасшедшем бою под Ельней
На себя принявший огонь.
На пришельцев глядит он весело… .
И другой — до бровей забинтован,
Капитан, таранивший «мессера»
Три недели назад над Ростовом.
Мы вошли. Мы стоим в молчании.
Вдруг срывающимся фальцетом
Абрикосов Гришка отчаянно
Объявляет начало концерта.
А за ним, не вполне совершенно,
Но вовсю запевале внимая,
О народной поем, о священной
Так, как мы ее понимаем…
В ней Чапаев сражается заново, Краснозвездные мчатся танки.
В ней шагают наши в атаки,
А фашисты падают замертво.
Здесь чужое железо плавится,
Здесь и смерть отступать должна… .
И сказать бы по правде — нравится
Нам такая война… .
Мы поем…. Только голос летчика
Раздается, а в нем укор:
«Погодите, постойте, хлопчики… .
Погодите…. Умер майор… »
Балалайка всплакнула горестно,
Торопливо, будто в бреду… .
Вот и все о концерте в госпитале
В том далеком военном году.
Р. Рождественский
